— Мне нужен ключ.

Китаец залопотал снова. Она взяла его двумя пальцами за кадык. Китаец захрипел.

— Мне. Нужен. Ключ.

Узкоглазый отчаянно закивал. Болванчик. Она разжала хватку, китаец усеменил за портьеру и сразу же вернулся с кальяном, похожим на песочные часы, большие и сложные, словно для измерения совсем иного времени, и самшитовой шкатулкой. Она коротко повела ладонью — подобострастного азиата смело, — села, скрестив ноги, на пол. Утвердила кальян между колен. Зажала в зубах мундштук шланга. Распахнула шкатулку. Эмбрионально скрючившись, там лежали маленькие сморщенные сушеные ящерки… нет, китайские дракончики. Усики, как у креветок. Она зачерпнула, высыпала горсть в чашку. Подожгла. Белое прозрачное пламя свернулось и развернулось жадными кольцами. Родился дым.

Сквозь клекочущую воду она втянула его в себя. Раз. И еще раз. В голове зашкворчало. Зашипело. Пошел дождь из мириадов невесомых чешуек. Белое прозрачное пламя в чашке сжалось в точку — и ринулось из нее во все стороны. Затопило подвал. Она ощутила влажный страшный жар всем телом. Макинтош промок сразу и целиком, снаружи и изнутри. Она встала, не чувствуя себя. Разодрала набрякший кокон — посыпались пуговицы. Сбросила. Пот тек ручьями, как кровь. Она провела ладонями по бедрам. Ладони скользили. Ткань реальности от нестерпимого жара коробилась, съеживалась, скукоживалась, трескалась, лопалась, распадалась, опадала. Клочьями. К ногам. Больно жгло стопы. Она покачнулась — и увидела. Не было подвала. Не было матрацев. Не было одурманенных тел. Не было китайца. Не было портьер, и кальяна, и плюшевой занавеси, и железной винтовой лестницы.

Была грубо-неряшливая аляповатая театральная декорация. Картон. Потеки клея. Папье-маше. Опиумокурильня — намалевана на заднике пьяным художником-халтурщиком. Лежащие на сцене люди — нелюди. Заводные куклы. Небрежно обточенные носатые овалы деревянных голов. Нарочито дотошная раскраска человечьих лиц поверх. Волокнистые парики. Фанера конечностей. Шарниры суставов. В щелях между неровно поставленными холстами, на которых — бар, Ландан бридж, Биг-Бен, улицы и коридоры, — виднелись маленькие, тоже кукольные, настольного калибра, но очень тщательно выполненные модели. Восьмипалубный дредноут «Сын Грома». Локомобиль. Кэб. Гадальный вычислитель Бэббиджа. Тряпичный расшитый полисмен. Две или три куклы дергано встали с дощатого пола. Прерывистыми куриными шагами двинулись к ней. Она оскалилась и, размазавшись контурами в сальто, метнула себя навстречу. Выстрелила ногами и руками во все стороны сразу. Брызнула щепа. Кукол расшвыряло. По доскам катилась, подпрыгивая, срубленная овальная голова.

Шорох!

Разворот.

На перекошенных козлах стояла кукла в кожаном жилете. Рыжая пакля свисала со щек. В руке кукла держала бутыль рому. Она бросилась.

Кукла сжала бутыль — стекло оказалось вдруг мягким, будто каучук. Сочно-зеленая струя упруго рванулась к ней. Изогнулась, как живая, захлестнула ее в полете, обвила липким хамелеоновым языком. Она упала. Последнее зеленое кольцо легло на горло. Кукла пружинно подковыляла. Порылась в ошметьях макинтоша. Разогнулась в два щелчка. «Смит-энд-Вессон» целил ей в лоб. Она зажмурилась.

— ДУРНАЯ ГОЛОВА, — проскрипела кукла, — НОГАМ ПОКОЯ НЕ ДАЕТ.

Выстрел.

Кукла нагнулась еще раз над опрокинутым в зеленую лужу — струйки сбежали по бокам — голым телом. Занозистыми тупыми пальцами ухватила устрицу на цепочке. Вырвала. Откинула крышку. Заиграла «Рул Британия».

ЖИЗНЬ 0 %

ОРУЖИЕ 0

ЗАРЯДЫ 0

БОНУСЫ 0

ТАЙМЕР 15.06

— Ну, — хмыкнул за спиной Витек. — Сдох, камикадзе?

— Не без того, — Вадим капитулянтски дистанцировался от залитого изнутри кровью low radiation монитора. Зажмурился. Нажал на глазные яблоки. В глазах зазвенело. — Ну и замороченный уровень…

ЖЕЛАЕТЕ ЗАПУСТИТЬ ПОСЛЕДНЕЕ СОХРАНЕНИЕ?

«Нет».

— Это еще херня, — гыгыкнул Витек. — Я дальше лазил. Там, блин, такой крышеворот — шурупами башню крепить…

ЖЕЛАЕТЕ ВЫЙТИ?

«Да».

— У тебя бальзамчик есть еще?

— По себе поминки? — ржанул Витек. — Гуляй, зомби. За счет заведения, — состроил он гримасу, передразнивая. Вадиму помстилось: Витек снимает небрежно с верхней барной полки коричневую бутыль «Ригас Бальзамс», сплющивает ее в здоровенной пятерне — из горлышка выпрыгивает узкий черный рапирный клинок, прикалывает его, как чешуекрылую жертву Набокова, к обшитой шпоном стене. Доигрался…

HEAD CRUSHER III ДЕМОВЕРСИЯ

Миссия 4. ВЕК НЕВИННОСТИ

Уровень 1. ДЖЕК-ПОТРОШИТЕЛЬ

Уровень сложности. 3: ВСЕХ УБЬЮ — ОДНА ОСТАНУСЬ

Время. 15 МИНУТ 6 СЕКУНД

Вадим хряпнул пятьдесят заупокой оцифрованной души рабы сетевой Сары Тафф и, удивленно ощущая гнусную маяту в икроножных мышцах, вылез из теплого полумрака витькова интернет-подвальчика в пятичасовую пи-эм темень, во встречный аэродинамический поток мерзейшего мокрого снега. Какое же у нас Рождество без мокрого снега? С Ритой они договорились на полшестого в «Эльдорадо». Может, звякнуть на трубу? Болен… вирус… лежу дома… не выйдет, на мобилке определитель… Ладно: занят. Срочная работа. Делегация дружественных сантаклаусов из дойчебанка, встреча в аэропорту, фуршет, банкет, минет… Нет. Он свернул за угол — снег загадочным образом продолжил лупить в лицо. Шеренги дружественных сантаклаусов разных калибров зазывно краснели в лучащихся скидками рождественских витринах по обеим сторонам главной городской улицы Бривибас. Уличная перспектива сходилась на гигантской фигуре центрального, доминантного Санты. Сантаклаусов начальник, дедморозов командир, надувной, пятиметровый, с электрифицированными глазами, скалил блестящие, наверняка острейшие зубы размером в совковую лопату каждый на том самом месте и в той же самой — вождистски вскинутая правая — позе, что десятком лет раньше чугунный Ленин. Вадим поежился и обнаружил, что куртка промокла. Глинтвейну. Горячего сладкого плохого вина. Выжать пол-лимона. Сыпануть терпкой гвоздики. Щепоть корицы с кончика ножа. Меду. И крепкого туда, крепкого. Сидеть дома, смотреть в слепое окно, ничего не видеть. Врубить телевизор, вырубить звук. И сидеть. И потягивать. Од-но-му… Приятно взвинченный, слегка форсированный пипл жизнеутверждающе прочесывал центр, всасывался в зеркальные воронки магазинов и уютные стоки кафе, волок съедобное или подарочное или охотился на него, хлопая дверцами авто, паковал. Синкал позитивно. Бодрящая индустрия свежеимпортированного праздника работала себе. Сляк-сляк. Вадим снова свернул. Из снегопада выступил лежащий почти посреди тротуара левиафан. Новейший внедорожный дредноут «джипстер». Блестящая хромированная шкура в гусиной коже капелек. Человеческая сгущенка сминалась о трубчатую раму. Редко чадила выхлопная труба. Под давлением запредельных децибел сквозь микронные щели герметичного корпуса просачивались тонкие жесткие струйки гангста рэпа. Перейдя наискось улицу, Вадим выбрел к цветочному ряду вдоль края Верманского парка. В стеклянных и пластиковых прозрачных светящихся кубах и параллелепипедах, замутненных с фасадов снежными потеками, тропически клубились разноцветные цветы. В джунглях прятались язычки свечей, пережигали влажный воздух в питательную углекислоту. Вадим, поколебавшись, купил метровой длины банальность, шипованную шпагу голландской розовой розы. Туго спеленутый бутон нереально сочного тона не пахнул совершенно. Торговка вытянула шпагу из жестяных ножен вазы, завернула в газету. У тетки было лицо равнодушной совы. Пидор, сказал Вадим вслед спрыснувшему его жидкой грязью синему обмылку «мазды».